Внутри квартала, отведенного Ганебисом Божьим детям, была конюшня и несколько хозяйственных построек, не нужных новым обитателям. Когда все это снесли, образовалась довольно обширная пустая территория, на которой можно было бы воздвигнуть храм. Сектанты вспоминали, что когда-то собственный храм у них уже был, еще до вынужденного побега в горы, и они по памяти даже кое-как могли его описать, но описания эти короля не впечатлили. Ему хотелось чего-то более грандиозного, и он вызвал двух лучших витанийских зодчих, проучив им воздвигнуть что-нибудь похожее, но только куда большего размера и чтобы обязательно с идеальной акустикой молельного зала. Зодчие почесали в затылках, долго совещались с Нолаем и, наконец, оповестили короля, что их проект готов, вот только на реализацию его в жизнь потребуется прорва денег.
У общины Божьих детей таких средств, разумеется, не было и быть не могло, и все расходы взяла на себя казна. Весть о строительстве вышла далеко за пределы квартала, и вокруг стали ошиваться любопытные горожане, гадающие, что же там будет и как оно станет выглядеть. Из-за зданий, стоящих по периметру квартала, нельзя было разглядеть, что там происходит внутри, и это только подогревало слухи. И только когда новый храм стали подводить под купол, строительство его стало невозможным скрывать. Позолоченная полусфера господствовала теперь над всеми соседними строениями, ужасно напоминая восходящее солнце. Впрочем, по мнению самих Божьих детей так оно, наверное, и было.
Ганебис денег не жалел, и в возведении нового храма приняли участие лучшие мастера Витании. Рядовых строителей было нанято множество, и здание удалось возвести всего лишь за год, то есть невероятно быстро для подобных строений, благо, что никаких украшательств кроме позолоты Божьи дети не признавали.
Разумеется, после начала столь масштабного строительства утаить факт присутствия в Кирене сектантов из Алгерды было уже невозможно. Местные церковники, опасаясь королевского гнева, старались переселенцев не задевать. В Гарханде скрипели от злости зубами, ведь сбывались самые худшие страхи служителей Святого Престола - открытый союз между могущественным витанийским колдуном и разрушающими единство Церкви ангелопоклонниками. Там подозревали, что скоро эта зараза начнет распространяться по всему Витанийскому королевству, и молили Бога, чтобы она хотя бы не выплеснулась за его пределы.
Переселенцы понемногу осваивались в Кирене, учили местный язык и даже с подачи Нолая перевели на него все свои религиозные гимны. Вести привычное для них хозяйство в городе было невозможно, из ремесла они знали лишь ткачество и выделку кож, но и этим занимались единицы, большинство же подключилось к строительству своего будущего храма в качестве подсобных рабочих. Зато никто не мешал им в свободное от работы время распевать свои гимны на городском торге, а их дети вообще занимались этим постоянно.
Зевак вокруг, конечно, собиралась прорва, по крайней мере в первые дни, когда эти песнопения казались горожанам сущей экзотикой. Не меньшей экзотикой казались и сами певцы в своих легких белых одеждах и сами сплошь белоголовые. Сектантские дети не стесняясь называли себя Божьими детьми, старались вести себя скромно, в отличие от промышляющих на торгу местных малолетних оторв. Ни одного из переселенцев ни разу не заметили за кражей, они не произносили грубых слов и лишь улыбались в ответ на подколки. И в народе постепенно стало крепнуть убеждение, что эти дети и впрямь Божьи, то есть воплощенные ангелы, не знающие греха. Некоторые горожане начали уже обращаться к ним, как к святым, просить о заступничестве перед Богом, к которому они стоят явно ближе погрязших в грехах витанийцев. Божьи дети обещали помянуть их в своих молитвах, хотя и говорили при этом, что спасти душу можно собственными усилиями человека, ничье заступничество тут не поможет. Но и денег за поминания они никогда не брали, в отличие от священников официальной Церкви, которые без пожертвования и слушать тебя не станут.
Ганебис весь этот год тоже наслаждался сектантскими гимнами, но на торг, разумеется, ради этого не ходил. Прямо во дворце перед ним регулярно выступал Игвай, быстро перешедший с родного языка на витанийский. Мальчишка продолжал быстро расти, грудь его все расширялась, а голос, не теряя в высоте, только креп. Его тринадцатилетие стало праздником для всей общины, ведь она обретала нового священника в дополнение к дряхлеющему Нолаю. Ганебиса в знак почтения пригласили на это торжество, он же в ответ предложил перенести его во дворец. Подумав, Божьи дети согласились, оговорив при этом, что церемонию эту не должны видеть люди, находящиеся под властью похотей. В итоге договорились, что там будут присутствовать сам Ганебис, королева-мать и престарелые советники прежнего короля, что уже давно не заглядывались на молодых девушек. Даже стражу пришлось отослать.
Божьи дети прежде не очень охотно делились подробностями своих богослужений, и Ганебис только сейчас узнал, что белым голубям, когда они обращаются к Господу, надлежит представать нагими пред его лицом, ибо чистым душам, свободным от телесных страстей, не должен быть ведом стыд. Все остальные сектанты пришли в своих белых хламидах. Вел церемонию Нолай, представляя Господу его нового слугу и ретранслятора его воли, девушки же украшали в это время Игвая какими-то лентами и обсыпали божественными дарами, то бишь золотым порошком и истолченными в порошок же какими-то пряностями.
Дряхлеющее тело Нолая вряд ли кто счел бы привлекательным, а вот рослый подросток вполне смог бы увлечь каких-то придворных дам, несмотря даже на его бесплодие. Самого Ганебиса, впрочем, больше интриговали кружащиеся вокруг Игвая девушки, особенно самая рослая из них, с таким чистым и правильным лицом, какое встретишь, пожалуй что, лишь у мраморных статуй. И хотя хламида надежно скрывала от взоров все ее телесные прелести кроме головы и рук, воображение Ганебиса серьезно разыгралось. Неизвестно, заметили ли это Божьи дети, но вот его собственная мать явно заметила и после завершения празднества попросила о встрече наедине.
- Сынок, тебе пора уже жениться, - не стала ходить вокруг да около Арлана, когда они уединились в королевском кабинете.
- Матушка, советники отца мне об этом уже все уши прожужжали, но ни один из них не может ответить, а, собственно, на ком?
Династические браки равносильны установлению союза между государствами, и холостой король Витании считался бы завиднейшей партией, если бы не его слава колдуна. Ни одна принцесса ни за что не пошла бы замуж за врага Церкви, да и ни один церковник не скрепил бы такой брак. Искать невесту в знатных семьях самой Витании? Родственники будущей королевы будут, конечно, вне себя от счастья, а вот все остальные почувствуют себя обойденными и могут ведь и злобу затаить...
- По-моему, ты уже сам сегодня положил на нее глаз. И могу сказать, сынок, что ты вовсе не прогадал. Мое чутье говорит, что это девушка особенная.
Чутью Арланы можно было доверять. Не будь его, не видать бы Ганебису никогда короны.
- Может, ты даже знаешь, как ее зовут?
- Знаю, ее зовут Гикона, и среди Божьих детей она пребывает в чине богородицы.
- В смысле?
- То есть ее считают достойной произвести на свет будущего священника или пророка, что для этой секты одно и то же.
- И от кого?
- От того, кого сочтут достойным. Например, от тебя. С тобой говорят Высшие силы, то есть ты с их точки зрения и сам уже пророк. Можешь не сомневаться, ее тебе отдадут, выскажи ты такое желание.
- То есть ты предлагаешь мне заключить прочный союз с Божьими детьми?
- Да. Служители нынешней Церкви никогда не станут тебе союзниками. Пока они боятся тебя, но будут ли так же бояться и твоего сына? Именно Божьи дети смогут духовно окормлять твоих подданных вместо служителей Церкви.
- Ты далеко смотришь, матушка, но допустим даже, что это будет так. Допустим, что эта девушка родит мне наследника. Но ведь ему на роду написано стать священником Божьих людей, а такими могут быть только скопцы. Тогда на нем наша династия и прервется.
- Уверяю тебя, сынок, Гикона не умрет первыми же родами, - усмехнулась Арлана. - А корону вполне может унаследовать и младший сын, уж тебе ли не знать!
Разговор этот отложился у Ганебиса в памяти, но разговор о сватовстве он рискнул завести, только когда храм Божьих детей был уже построен и в нем готовились провести первое радение. Услышав его просьбу, Нолай ответил, что они, конечно, не могут отказать своему благодетелю и избраннику Господа, вот только у них в секте не заключают браков и их мужчины живут с женщинами как братья с сестрами.
- Но дети-то у вас тем не менее рождаются! - возразил король.
- Да, государь, но зачинают их всегда исключительно после радений, когда Господь объявит на то свою волю. А девушка, к которой ты сватаешься, имеет у нас чин богородицы и не может уйти из нашей общины, не произведя на свет будущего пророка.
- И как мне тогда прикажешь быть?
- Государь, Господь милостив к своим верным слугам, а ты по духу уже давно наш брат и можешь участвовать в нашем радении...
Вот так и случилось, что на первом богослужении во вновь открытом храме Ганебис оказался в роли не почетного гостя, а полноправного участника. Предварительно пришлось снять с себя все одежды и облачиться в такую же белую хламиду, как и все Божьи дети.
И вот он уже внутри храма. Все двери заперты, из зала нельзя будет выйти, пока на кого-то из молящихся не снизойдет Святой Дух. Зрелище перед ним предстало незабываемое. Заиграли музыкальные инструменты, все присутствующие запели гимны Господу, причем на недавно усвоенном ими витанийском языке, затем большая часть молящихся составила два хоровода: один из мужчин, другой из женщин, оставшиеся же, и Ганебис вместе с ними, продолжили петь. Хороводы закружились: мужской - по солнцу, женский - против солнца, пение все убыстрялось, и люди в хороводах уже бегали друг за другом, строго соблюдая при этом такт. Набегавшись до усталости, немного отдохнули и, не расстраивая прежних кругов, завертелись уже поодиночке, мужчины в правую сторону, а женщины в левую, став похожими на вертящиеся столбы в своих хламидах. В центре мужского круга вертелся нагой Игвай, распевая гимны своим чудным высоким голосом. Радение продолжалось до тех пор, пока рубашки кружащихся не измокли от пота. Тогда они поменялись местами с певцами, и теперь уже самому Ганебису пришлось кружиться в хороводе.
Затем присутствующие составили один продолговатый круг и под пение начали бегать друг за другом против солнца, потом останавливались, оборачивались лицом к соседу и, припрыгивая на пальцах, ходили так по залу, при этом били себя кулаками в грудь и ладонями по бедрам, постоянно приговаривая: "Ой, Дух, Святой Дух!" Неутомимый Игвай продолжал прыгать внутри круга.
Потом молящимся раздали заранее заготовленные розги, и кружение продолжилось, сопровождаемое ударами по спине впереди идущего. Ганебис сам не мог поверить, что он в этом участвует, хлещет кого-то прутьями, при этом и его самого кто-то хлестал!
Экстаз нарастал, сознание мутилось, ритмичные звуки музыкальных инструментов отдавались в голове. Кончилось все тем, что Игвай рухнул на пол и забился в падучей, выкрикивая что-то несвязное. Это, как выяснилось, и означало, что на него, наконец, снизошел Святой Дух. Кто-то при этом внимательно прислушивался к дебютирующему в этой роли пророку, все как надо расшифровал и счел пророчества благоприятными. По залу разнесся общий радостный вопль, после чего люди буквально взбесились и занялись тем, что правящая ранее в Витании Церковь именовала свальным грехом.
Ганебис и сам потерял голову и не отдавал больше отчета в своих действиях. Потом он помнил только, что в его объятиях внезапно оказалось столь желанное им юное тело, и они с Гиконой, сорвав свои хламиды, слились в любовном экстазе.
К концу радения все его участники, обессилев, просто лежали вповалку на полу храма, медленно приходя в себя. Потом поднимались, напяливали сброшенные хламиды и тихонько разбредались, усталые, но радостные. Когда сам Ганебис выполз из храма, его, конечно, тут же подхватили верные слуги и срочно отвезли во дворец, где придворные лекари потом с ужасом гадали, кто это рискнул оставить такие следы на теле их грозного монарха и что же это было за богослужение такое, не отличимое от самых разнузданных любовных оргий.
После всего этого действа Ганебис пребывал в смешанных чувствах в отличие от Божьих детей, признавших свершившиеся радение исключительно удачным и предвещающим скорое торжество их учения. Через некоторое время они донесли королю, что его избранница понесла от него, и, если родится мальчик, он станет отцом нового пророка, а сама богородица сможет стать его венчанной супругой.
Роды прошли в срок, новорожденный действительно оказался мальчиком, к тому же еще и альбиносом, что сочли за особо благоприятное знамение, ведь у отца его были темные волосы. Будущего пророка нарекли Тинлаем, и вскоре Нолай лично венчал Ганебиса и Гикону. Церковники отказались признавать этот брак и зло щерились на новоявленную королеву, но Ганебису на их мнение было уже наплевать. Новая вера все увереннее находила пути к людским душам, и в храм Божьих детей тянулись все новые и новые прихожане, следующие примеру своего короля.