Автор Беляков.
Случилось так, что о своем отце я впервые узнал лишь в тринадцатилетнем возрасте. Нет, теоретически я понимал, что где-то он должен существовать, ведь не от Святого Духа же я родился, но практически он был для меня столь же бесплотен. Когда я был мелким детсадовцем, я не раз приставал к матери с вопросом, где мой папа, но всякий раз получал ответ, что он настолько засекреченный субъект, что не может с нами даже встречаться. Сперва я верил в это и считал его разведчиком, находящимся в длительной командировке где-то за пределами России, потом, когда подрос, уже не очень, но расколоть мать мне так ни разу и не удалось. Тем не менее, где-то он все же был, судя по регулярно получаемым матерью денежным переводам. Благодаря этим деньгам мы жили зажиточнее большинства населения нашего поселка, что было бы совершенно невозможным, существуй мы лишь на мамину зарплату медсестры расположенной в поселке туберкулезной больницы. Единственное, что мне было известно об отце, это его имя - Александр, поскольку по метрике я числился Виталием Александровичем Морозовым.
Родители матери проживали в областном городе, и потому встречались мы с ними нечасто. Во время таких встреч я, конечно, расспрашивал и деда, и бабушку, что они знают о моем отце, но оказалось, что они его ни разу даже и в глаза не видели, так что я, судя по всему, стал плодом случайной связи матери с каким-то заезжим молодцом, который одновременно оказался и достаточно ответственным, чтобы содержать потом своего отпрыска, и настолько нелюбопытным, что даже не захотел взглянуть на него в живую. И у матери даже ни одной фотографии его не было, так что я мог только гадать, как он выглядел и насколько я на него похож. Возможно, что и не очень. Все вокруг говорят, что я похож на мать, у меня такие же карие глаза, темно-русые волосы и субтильное телосложение. Не красавец, в общем.
Поселок, где нам довелось проживать, был, если честно, тем еще захолустьем. Помимо туберкулезной больницы здесь располагалась когда-то усадьба совхоза "Красный путь" с машинно-тракторной станцией, большими коровниками, амбарами и картофелехранилищем. Работы, говорят, было столько, что сами поселковые не справлялись и по осени им на помощь присылали из города сотни студентов, которые проживали на территории соседствующего с поселком пионерлагеря. Сейчас и лагерь тот давно уже не функционирует, и совхоз прекратил свое существование, а земли его поделили на паи, по большей мере проданные новоявленными владельцами какой-то мутной фирме. Та перепродала их еще кому-то, в результате большая часть земли оказалась в руках большого агрохолдинга, который продолжает выращивать картошку, но никаких студентов уже на помощь не зовет, а с крупным рогатым скотом даже возиться не стал, потому что нерентабельно, так что те былые коровники давно уже превратились в руины. На один, правда, зарился один из немногочисленных местных фермеров, решившихся пуститься в самостоятельное плавание по бурному рыночному морю, но и у него что-то там не срослось.
Работников фермеры нанимают мало, агрохолдинг - конечно, побольше, но все равно это куда меньше того количества, что некогда трудилось в совхозе, и у работодателей есть возможность выбирать. Пьяниц не берут никуда, даже истопниками в поселковую котельную. На этом фоне завидными стали считаться даже места сотрудников туберкулезной больницы, хоть младшему медицинскому персоналу там и платят сущие гроши. Нас, детей, на территорию больницы, разумеется, не пускают, так что я даже не видел никогда, что там делает мать.
В поселке скучно, особенно летом, когда нет учебы. По характеру я нелюдим и за все тринадцать лет так и не сумел обзавестись друзьями, хотя и учусь лучше всех в классе, что, впрочем, нетрудно при местном-то контингенте. У пацанов на уме один только футбол летом, да лыжи зимой. Возможно, они бы все ударились в компьютерные игры, как это, говорят, происходит в городе, но здесь ни один родитель не разорится своему ребенку на планшет, компьютеры есть только в школе (один оборудованный класс), да и качество связи оставляет желать лучшего. Футболист из меня, если честно, никакой, и в игру меня берут только в случае некомплекта, ну, если вдруг основные игроки вдруг массово заболеют или куда поразъедутся. С лыжами у меня как-то лучше получается, наверное потому, что не курю, а многие мои одноклассники начали затягиваться еще лет с девяти. Зато у меня, наверно единственного во всем классе, есть своя домашняя библиотека и свой ноутбук, о котором школьным товарищам лучше не знать, чтобы не окосели от зависти.
Итак, мне было чем занять свое свободное время, но ведь и книги с играми когда-то приедаются, а альтернативы им не было никакой. Вот и наступающее лето никаких особых радостей мне не сулило, пока однажды в нашей квартире не раздался телефонный звонок. А звонить нам, если честно, особенно некому, ну, разве что деду с бабушкой захочется осведомиться, как там поживают их дочка с внучком, да мать могут вызвать на работу в случае какого-нибудь ЧП. Но этот звонок был особенный.
Мать что-то слишком долго разговаривала со своим телефонным собеседником, называла его Сашей, и лицо у нее при этом было какое-то странное, ну, светящееся что ли. А потом вдруг произнесла:
- Ну, раз такое дело, я, конечно, приму Валерика, кровати лишней у нас нет, но раскладушку для него найдем.
Я, услыхав это, чуть не подпрыгнул на стуле. Что еще за Валерик?! Почему мы должны его принимать? Из-за этих эмоций я даже не расслышал последующие слова матери, но, стоило ей повесить трубку, вопрошающе на него уставился.
- Ну, что ты на меня так смотришь? - промолвила она. - Брат твой приедет погостить на лето. Его мать надолго в больницу попала, так что его не с кем было оставить. Кстати, он твой ровесник.
Вот это новости! У меня, оказывается, где-то есть брат?! Почему я никогда о нем не слышал?
Вид у меня, наверное, был совершенно ошалелый, потому что мать улыбнулась, подошла и рукой любовно растрепала мне прическу.
- Мам, а кто это звонил? - решился спросить я.
- Твой отец, - ответила она. - Только не расспрашивай, кто он и чем сейчас занят, это большой секрет.
Да я уж давно понял, что секрет. Вот только оказывается, что у этого моего таинственного папаши где-то есть семья и сын, мой ровесник, видимо, только один, поскольку ни о каких других детях речи не заходило.
Живем мы в двухкомнатной квартире в обычной пятиэтажной хрущевке, построенной когда-то больницей и совхозом на паях для своих работников. Предоставить гостю отдельную комнату мы, разумеется, не могли, поэтому решили, что спать он будет в моей, где стояло меньше мебели. Раскладушка и лишний матрас обнаружились в кладовке, комплект постельного белья для Валеры мать достала из шкафа. Все было готово к приему гостя, и я теперь с нетерпением ждал его приезда. Может, его отец привезет? Хоть погляжу тогда на своего таинственного родителя!
Мечта моя повидать, наконец, отца быстро развеялась - Валера приехал один, безо всякого сопровождения. Просто перед ужином на позвонили в дверь, мать открыла, и на пороге нарисовался ладный паренек моего роста в джинсовом костюме, круглолицый, улыбчивый, со здоровенным рюкзаком за плечами. Мать только спросила его: "Ты Валерий Лютый?" - он кивнул, скинул рюкзак и достал из него солидных размеров конверт, тут же пояснив, что там его метрика и деньги, переданные отцом на его содержание.
Вот удивительно: он был здесь гостем, впервые попавшим в чужой дом, но вел себя совершенно естественно, а я, вроде как хозяин, прятался за мать и стеснялся к нему подойти. Но долго так продолжаться не могло, поскольку Валерку надо было разместить в моей комнате, и я вынужден был принять участие в раскладывании его вещей. Мать сказала, что Валере стоит принять душ, чтобы смыть с себя дорожную пыль, и ушла готовить ужин, оставив нас с ним один на один. Он неторопливо разделся до трусов, выложил на кровать чистое белье, достал привезенное с собой банное полотенце и потопал в наш совмещенный санузел, даже не замечая, кажется, мой завистливый взор.
А завидовать там было чему! При одинаковом со мной росте Валерка оказался заметно шире в кости и к своим тринадцати годам как-то умудрился обзавестись весьма уже солидной мускулатурой. На его фоне я казался себе тощим глистом и с ужасом думал, что постесняюсь скинуть перед ним даже рубашку.
Пока я так рефлектировал, Валера успел помыться, вернулся в комнату, завернутый в полотенце, и перед тем, как одеться, скинул его, оставшись совсем нагишом. Вот тут, глядя на него, я уже просто вспыхнул. Последние годы я и перед матерью-то стеснялся раздеваться догола, в школе, если приходилось сходить в туалет, старался запереться в кабинке, а этот не боится предстать без трусов перед совершенно незнакомым еще мальчишкой, пусть формально и его братом! К еще большему своему смущению я разглядел на его ягодицах многочисленные розовые полоски, пробудившие во мне жгучее любопытство, которое я, конечно же, ни за что не рискнул бы удовлетворить, если бы он сам не взял на себя инициативу.
- Виталь, что ты уставился на меня, как мышь на крупу? - промолвил он, уже вдев ноги в трусы, но еще не успев натянуть их на попу.
- А откуда у тебя это? - осмелился вымолвить я, ткнув пальцем в его ягодицу и тут же зажмурив глаза от стыда.
- Ты полоски имеешь в виду? Ну так розгами неделю назад досталось, - спокойно ответил он. - А тебя так не наказывают, что ли?
Я замотал головой. Меня мать даже не шлепала, ну, может быть, только изредка в раннем детстве.
- Кто ж меня пороть будет, мы же одни с матерью живем.
- Так и я не с отцом, - промолвил Валера. - Думаешь, мать розги нарезать не способна? А тебе, что ли, даже ремнем ни разу не доставалось? Ну, тогда ты многое в жизни потерял!
Мне так почему-то не казалось, и я поспешил перевести разговор на нашего общего с ним отца:
- Так твоя мать разве не замужем за ним?
- Не-а, - Валерка, наконец доодевшись, развалился на кровати, - он вообще никогда ни на ком не был женат и, кажется, ни с одной женщиной не провел больше одной ночи. Ну, по крайней мере, так о нем говорят.
- Кто говорит? - удивился я.
- Ну, другие наши братья.
- Так у нас и еще братья есть?! - нет, сегодня точно вечер открытий...
- Виталь, ты даже не представляешь сколько! - усмехнулся Валерик. - Я так думаю, братьев и сестер по отцу у нас побольше будет, чем ребят во всем этом вашем поселке.
- И ты со всеми знаком?!
- Ну, не со всеми, конечно, далеко не со всеми, но десятка два видел точно, когда отец нас собирал. Там и постарше нас есть лет на десять, и совсем еще карапузы, но с тобой мы ближе всего по возрасту, я всего лишь на месяц старше.
Итак, отец с ним не живет, но, по крайней мере, регулярно встречается. Что ж я-то такой невезучий? Может, это потому, что живу в отдаленном поселке, куда не так-то просто добраться, а они все в городе? Но Валерка-то как-то доехал?
- А вы далеко от нас живете? - решился спросить я. - А другие наши братья где?
- Я-то не очень далеко, в областном центре, а другие, считай, по всей стране. И в Москве есть, и на Дальнем Востоке. Всех сразу и не соберешь никогда.
Тут нас позвали ужинать, и интересную беседу пришлось прервать.
* * *
Валерка как-то незаметно и органично вошел в нашу с матерью жизнь. Будучи по натуре глубоким интровертом, я не мог вот так сразу до конца осознать, что у меня есть брат-ровесник, хотя меня тянуло к нему, как ни к одному из знакомых мне ребят, он же, уже привыкший встречаться с малознакомыми братьями, сразу стал относиться ко мне, как к близкому родственнику, и принялся обучать меня мелким мальчишеским шалостям, которые за тринадцать лет моей жизни как-то прошли мимо меня, поскольку я никогда ни с кем близко не сходился. Я все время пытался разглядеть в нем черты отца, ну, нечто такое, что было бы у нас с ним общим и одновременно отличало меня от моей матери, но пока не находил. У Валеры тоже были карие глаза, достаточно темные волосы и прямой римский нос. При этом он явно превосходил меня в физическом плане и был гораздо сильнее характером - такой ярко выраженный альфа-самец, но без заметной агрессии. Его фамилия Лютый совершенно ему не подходила. Иное дело я: и по фамилии Морозов, и в жизни какой-то весь замороженный.
Разумеется, уже на следующий день я повел его знакомиться с нашим поселком и ближайшими окрестностями. Мы забрели на спортивную площадку, где столкнулись с целой компаний девчонок во главе с Галкой Сомовой. Эта Галка - ярко выраженная общественная активистка и достает меня этой своей активностью с первого класса. Избравшись в старосты, она и сама норовит поучаствовать во всех доступных ей общественно важных мероприятиях, и одноклассников туда втянуть. В прошлом году эту дуру занесло каким-то ветром в юнармию, и она задалась целью создать отряд юнармейцев в нашей школе. И с помощью своей повернутой на патриотизме мамаши действительно таки создала, и туда вступило большинство ребят и девчонок нашего класса за моим, разумеется, исключением. Теперь она при каждом удобном случае пеняет мне, что я отрываюсь от коллектива. Вот и сейчас они, оказывается, решили поработать на прополке на полях агрохолдинга, а заработанные средства пожертвовать на храм, который намечено построить в нашем поселке. Ну да, в этом нашем нищем захолустье только церкви и не хватает!
Едва завидев меня, Галка сходу пристала ко мне со своими претензиями, даже не удосужившись подумать, с чего это я вообще появился на этой площадке, куда сроду никогда не заходил, и только потом заметила, что я пришел не один.
- Кто это с тобой, Морозов?
- Познакомься, мой брат Валера, - скромно ответил я.
- Откуда у тебя мог взяться брат, Виталик, вы же с матерью одни живете?
- А по отцу.
Галка недоверчиво покосилась на Валерку, но тот подтвердил и добавил, что приходится мне старшим братом, поскольку появился на свет на месяц раньше. Догадавшись, что как минимум один из нас должен быть внебрачным ребенком, Галка скривилась. В ее подчеркнуто православном семействе свободная любовь, разумеется, решительно осуждалась, но любопытство побороло отвращение, и она попыталась выяснить, что же это у нас за отец такой, что живет сразу с двумя женщинами? Валера, ухмыльнувшись, ответил, что вовсе даже не с двумя, а с куда большим количеством, и не живет, а лишь временно сходится, и что вообще наш папаша задался целью оставить после себя не меньше потомков, чем было у Чингисхана. Галку это уже окончательно шокировало, до сих пор она считала именно меня самым большим циником на свете, поскольку я хронически игнорировал все ее коллективные добрые дела, теперь же она столкнулась со сверстником, который показательно бравирует тем, в чем другие и признаться-то боятся. Она все же сделала робкую попытку втянуть Валеру в свою новую инициативу, но тот решительно отказался бесплатно работать на кого бы то ни было и намекнул, что в их роду если и принято кому-то помогать, то исключительно деньгами, а не затратами личного времени, но финансировать попов он точно не станет. Мало того, что они лгут всем и всегда, так им еще и деньги за это давай? Слово за слово, и Валера такое наговорил о православии, что Галка впервые на моей памяти убежала в слезах. Так ей, дуре, и надо!
Потом я привел Валерку еще и к футбольному полю, о чем сразу же пожалел, потому что там оказался Сенька Петров, от которого мне и в классе житья не было. Этот бугай с двумя извилинами мало того что требует, чтобы ему давали списать, так потом еще и ни малейшего уважения не испытывает к своему благодетелю! Меня он уже не раз лупил, особенно часто в четвертом и пятом классах. Мне с ним никак не справиться, и потому я стараюсь держаться от него подальше. Будь мы одни, я, наверное, просто постарался бы побыстрее смыться куда подальше, но в присутствии брата не хотелось так уж явно праздновать труса, да к тому же с Сенькой были его дружки, а когда они вместе, с них станется и погоню организовать за удирающей жертвой.
Сенька, разумеется, заметил меня и сразу пристал, припомнив одно из моих оскорбительных прозвищ. Валерка оттолкнул его, мол, отвяжись от моего брата. Поразившись, что у этого дохляка Витальки откуда-то взялся брат, Сенька полез выяснять отношения уже с ним. Взаимные пихания быстро переросли в полноценную драку, при этом Валера быстро поставил Петрову подножку и оба соперника оказались на земле.
Обычно в таких случаях ребята катаются по траве, лупя друг друга кулаками по бокам, но здесь схватка пошла по совсем иному сценарию. Валерка сковал Сеньке руки захватом, навалился сверху и принялся дожимать его, как это делают профессиональные борцы. Так он еще и борьбой, оказывается, занимается?! Брат являл мне все новые грани своей широкой натуры. Оказавшись на лопатках, Сенька сперва еще пробовал трепыхаться, пытаясь спихнуть с себя Валеру, но сил ему для этого явно не хватало, а Валера, широко расставив ноги и уперевшись ими, не давал ему ни единой возможности себя перевернуть, так что все Сенькины дрыгания гляделись откровенно жалко. Кончилось это тем, что Петров смирился и заныл, чтобы его отпустили. Валерка сделал это, только взяв у него клятву, что он больше и пальцем никогда ко мне не прикоснется.
Унизительно капитулировавший и изрядно помятый Петров с трудом поднялся с земли, отряхнулся и побрел прочь. Ни один из его дружков за ним не последовал. Они и во время драки как-то не выказывали желания помочь своему кумиру, а теперь он, похоже, окончательно пал в их глазах. "Акела промахнулся!" Если бы Валерка не приехал к нам лишь на лето, а остался учиться в нашей поселковой школе, быть бы ему новым классным лидером!
На следующий день нас с братом занесло к заброшенному коровнику. Ничего привлекательного в этих руинах мы не нашли, но одно место по соседству Валерку вдруг заинтересовало. Когда-то там, видимо, был склад навоза, а может, старая помойка, но теперь все густо заросло крапивой в человеческий рост.
- Виталь, - обернулся он ко мне, - в нашем роду у всех есть одна особенность, наверное, она должна быть и у тебя. Только сперва скажи, у тебя случайно нет аллергии на муравьиную кислоту? Ну, пчелы или там осы тебя кусали?
- Кусали, - признался я, - и что?
- И укусы быстро проходили? Лекарств никаких принимать не приходилось?
- Да не, какие еще лекарства...
Осы меня действительно пару раз кусали, и было, конечно, очень больно, но потом все проходило само. Об ужасах, когда кто-то после такого укуса распухал и даже начинал задыхаться, мне доводилось только читать.
- Значит, все нормально с тобой, - кивнул Валерка. - Тогда давай мы сейчас с тобой разденемся и войдем в эту крапиву нагишом. Увидишь, что будет.
- Ты спятил, да?.. - жалобно пробубнил я. А то я и так не догадываюсь, что будет! Жуткая боль, потом волдыри по всему телу, и только сильно после красная сыпь, как от краснухи или скарлатины. Мне, конечно, доводилось смотреть фильм "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен", где пацаны примерно нашего возраста голышом ныряли в крапиву, чтобы получить на теле как раз такую сыпь, но они-то это делали для спасения товарища, чтобы отменить в лагере родительский день, а мы-то ради какого черта?
Но Валерка и не думал мне отвечать, а лишь спокойно избавлялся от одежды. Бесстыжий он все-таки! Хотя кто-либо посторонний вряд ли мог нас здесь увидеть, никому эти руины и на фиг не сдались. Полностью разоблачившись, брат бестрепетно зашел в крапивные заросли, даже не заверещав от жгучих укусов, но ему и этого показалось мало - он сорвал несколько крапивных стеблей и принялся нахлестывать ими себя как банным веником, стараясь попасть по самым труднодоступным местам. На фоне такого геройства мне тоже не захотелось праздновать труса, и я, избавившись от штанов и майки, медленно поплелся в сторону зарослей.
- Трусы тоже снимай! - требовательно произнес Валера. - И когда будешь заходить, держи сперва руки за головой, чтобы не было соблазна ими прикрыться.
За два дня нашего знакомства брат успел стать для меня настолько непререкаемым авторитетом, что у меня и в мыслях не было его не послушаться. Избавившись от последней защиты, сцепив руки на затылке и заранее зажмурившись от страха, я медленно вступил в крапиву, с содроганием ожидая, когда она ужалит самые мои нежные места. И действительно, опалило так, словно на тело плеснули кипятком. Но я не выскочил немедленно из зарослей и даже рук не опустил, а, дрожа и подвывая, продвигался все дальше вглубь, ощущая телом все новые крапивные укусы. Постепенно боль дошла до некоего предела, выше которого уже не поднималась, и я с изумлением обнаружил, что вполне могу ее терпеть даже без криков, после чего рискнул, наконец, открыть глаза и был поражен реакцией моего собственного организма. Ну, по утрам со мной такое иногда уже случалось, но чтобы днем... Я залился румянцем, скосил глаз на Валерку, и увидел у него то же самое! Наверное, у меня был донельзя глупый вид, поскольку брат расхохотался и махнул рукой, мол, хватит, выходи уже!
Потом, когда мы сидели рядом на траве, смех почему-то разобрал уже меня. Вместе с ним схлынуло и возбуждение, и Валерка, отсмеявшись и приобняв меня за плечи, прошептал мне в ухо:
- Не, Виталь, ты точно наш человек!
После крапивы горело все тело, и боль не проходила еще, наверное, с час, но потом все же ушла и сменилась приятным покалыванием, а на месте вздувшихся волдырей остались лишь красные пупырышки. Тогда мы, наконец, оделись и побрели домой. На обратном пути меня вдруг поразила мысль, что я, кажется, нашел-таки, что у меня общее с братом и, вероятно, с отцом. И что же я раньше-то так боялся боли? Да не боли, наверное, я боялся, а сопровождающего ее стыда!
Это лето выдалось для меня сказочным. Под влиянием брата я скинул маску буки и пай-мальчика, которую сам же много лет на себя натягивал. Мы ходили с ним купаться на заброшенный карьер, где с визгом скатывались в воду с песчаного обрыва на собственных задницах, мы удили рыбу в неглубокой речушке, протекавшей невдалеке от нашего поселка, мы забредали глубоко в лес, в самый бурелом, где отрывались по полной программе, демонстрируя свою удаль. Валерка обучил меня нескольким борцовским приемам, и вскоре я впервые принял участие в драке с поселковыми ребятами не в качестве груши для битья. Мы с ним не раз еще посещали те крапивные заросли. Короче, я жил теперь полноценной мальчишечьей жизнью, ходил теперь весь в ссадинах и синяках и был абсолютно счастлив.
Взамен я давал брату поиграть на своем ноутбуке, а еще мы много беседовали вечерами, и он много рассказывал мне о других наших братьях и сестрах, с которыми он сам был знаком. Об отце он говорил гораздо меньше, мол, тот очень высокий и черноволосый и ему невозможно не подчиняться. Валерке нечасто доводилось его видеть, максимум раз в год, и в первый раз - только в пятилетнем возрасте, но брат запомнил, как тот носил его на плечах, играл с ним, как с котенком, и первый раз в жизни серьезно и очень больно наказал за непростительную шалость. Валера, по его словам, повел себя тогда очень мужественно для своего скромного возраста, за что удостоился похвалы и совместной поездки на отдых на следующий год, когда и повстречался впервые со своими старшими братьями. Именно отец посоветовал Валерке поступить в борцовскую секцию и показал его матери, как заготавливать для сына розги. Несмотря на причиняемую боль, Валера перед ним благоговел, мечтал стать таким же, как он, хотя и не знал ничего о его профессии и роде занятий. Вроде бы отец был крупным бизнесменом, а иначе как он мог содержать по всей стране сотни своих детей?
Нашу с ним встречу Валера считал случайной, мол, его могли бы отправить жить и в другую какую семью, просто мы с матерью оказались ближе, но совершенно о ней не жалел, поскольку с братом-ровесником в любом случае интереснее, чем с теми, кто младше или намного старше, к тому же ему очень нравилось мне покровительствовать. Я тоже был свято уверен, что в его лице мне выпал счастливый билет. Валерка жалел, что меня не было ни на одной из их широких семейных встреч, и объяснял это тем, что отец, видимо, почему-то во мне сомневается, и что я должен как-то ярко проявить себя, чтобы удостоиться его внимания. Интересный, конечно, совет, вот только непонятно, как его реализовать. Я, конечно, хорошо учусь, но все же не вундеркинд какой, чтобы побеждать на олимпиадах, и уж тем паче не спортсмен и не оторва, чтобы попасть в криминальную хронику. Ну и как он обо мне, спрашивается, узнает?
Лето уже катилось к концу, когда дошла весть, что Валерина мать вышла, наконец, из больницы. Стало понятно, что ему скоро уезжать, чему я совсем не был рад, хотя и старался это не показывать. Эх, если бы мы оба с ним жили в его городе, вот только там моя мать вряд ли найдет себе работу... Я и не догадывался тогда, какая встреча мне предстоит в связи с Валеркиным отъездом.
В тот день мы решили прошвырнуться напоследок на карьер в компании поселковых ребят. Все бы ничего, но там обнаружилась еще одна компания - каких-то чужаков, видимо, городских туристов. Кто кого первым начал задирать, я уже не помню, вот только закончилось все это массовой дракой, в которой и я принял посильное участие. Мы победили, но не без потерь. Я отделался порванной майкой, а вот у Валерки, нашего лучшего бойца, под глазом наливался здоровенный фингал. Раны у победителей заживают быстрее, и домой мы вернулись в приподнятом настроении, но едва лишь ступили за порог, как оба ахнули и замерли на месте.
Встречать нас в прихожую вышли двое: моя мать и высокий мужчина с длинными черными волосами и таким пронзительным взором, что у меня мурашки пошли по телу. Мать, однако, вся светилась от счастья, и даже наш потрепанный вид не сильно испортил ей настроение.
- Вот полюбуйся, Саш, - промолвила она, - совсем мальчишки от рук отбились! Пороть бы надо, да некому.
- Ну, почему же некому, - медленно промолвил тот, - как раз самое время. Лена, загони их в душ и проследи, чтобы хорошенько отмылись, а я пока схожу за розгами. Ну что, Валерик и Виталик, доигрались, теперь пора ответ держать?
- Да, пап... - вякнул Валерка, вовсю пялясь на мужчину неподбитым глазом. Я смог только согласно кивнуть.
Так вот он какой, мой родной отец! Мать, много лет его не видевшая, кажется, до сих пор от него без ума, бесстрашный Валера при одном его виде стал похож на кролика, загипнотизированного удавом, а я... Вот понимаю же, что меня сегодня впервые в жизни выдерут, причем сразу розгами и, возможно, очень жестоко, но и слова не посмею сказать против. Я читал, что в моем возрасте мальчики обычно начинают бунтовать против своих отцов, рваться прочь из семьи. Но это же те, кто живет с отцами, для кого отцы всегда были источниками запретов, и бунт против них означает символический разрыв со своим детством, претензию на то, чтобы самому искать свой путь в жизни. А я отца и не видел никогда, он ни разу мне ничего не запрещал, он для меня сейчас как чужой дядька, возможный будущий наставник, который так необходим любому вступающему в жизнь юнцу, и тебе еще надо доказать, что ты достоин этого наставничества. И я ему докажу! Вот прямо сегодня и докажу, что я достойный его наследник и ничуть не хуже Валерки!
От пыли и грязи мы с Валеркой отмывались вместе, помогая друг другу. Когда вытерлись, я хотел было уже надеть чистые трусы, но брат сказал, чтобы я с этим повременил, все равно ж потом снимать, и что лучше мне опростаться перед поркой, чтобы потом случайно не оконфузиться. За себя он в этом плане был спокоен. Я ерепениться не стал и последовал его совету. Из санузла мы вышли, завернутые в полотенца.
Специальной лавки для порки у нас дома, разумеется, не было, и родители решили воспользоваться Валеркиной раскладушкой, с которой предварительно сняли матрас. Мать, чтобы не смущать нас, ушла на кухню, и мы остались наедине с отцом.
- Ну что, Валерий Александрович, пожалуйте на расплату, - промолвил тот и указал на раскладушку свежесрезанным ивовым прутом.
Валерка скинул полотенце, послушно улегся на нее ничком, вытянул руки и ноги и дал себя привязать бельевыми веревками за щиколотки и запястья.
- Дрался по делу? - спросил отец.
- С дури, - признался брат, - просто повздорили с другой компанией на пустом месте.
- Вот за что тебя можно уважать, так это за честность, - промолвил отец, - но тогда терпи.
Прут взвился в воздух и, опустившись, оставил на белых ягодицах Валерки ярко-алую полосу. Брат вздрогнул, но не издал ни звука. Те полоски, что я видел на его заду сразу по приезду, поблекли уже настолько, что стали неразличимы, и прут сейчас выписывал на мальчишеской коже новый рисунок. Зрелище это было одновременно и жутким, и странно для меня привлекательным. Вцепившись обеими руками в полотенце на своих чреслах, я вздрагивал вместе с братом всякий раз, когда на его тело опускался прут, и расслаблялся потом вместе с ним. Отец сек Валерку размеренно, давая сполна прочувствовать боль от каждого удара и собраться для нового. Ягодицы брата постепенно приобретали багровый оттенок, для новых ударов там уже не было свободного места, и полосы стали пересекаться. Всего Валере было выдано, по моим подсчетам, два с половиной десятка ударов. За всю порку он так и не вскрикнул ни разу, хотя по лицу видно было, как ему больно, да и на глаза его ближе к концу навернулись слезы.
- Молодец, хорошо держался, - сказал отец, отвесив Валерке последний удар, отвязал его, помог подняться на ноги и отвел к моей тахте, чтобы брат мог там отлежаться и прийти в себя после порки.
Стоило мне осознать, что сейчас настанет моя очередь, как меня забило нервной дрожью, не знаю даже, от страха это было или от ожидания. Непослушными руками я все же сбросил с себя банное полотенце, символически отрезая тем самым все пути к отступлению. Я поднял глаза на отца и увидел, что и он на меня внимательно смотрит и наверняка оценивает, стоит ли его внимания такой сын: тощий, слабый и наверняка в душе трусоватый. Он некоторое время молчал, и его черные глаза буквально гипнотизировали меня, но не страшили, а совсем напротив, словно поглощали мой страх. Вот, даже дрожь унялась.
- Ложись, Виталик, - наконец, произнес он и указал концом прута на раскладушку.
Да если бы он приказал, я бы сейчас не то что на раскладушку улегся, я бы с крыши нашей пятиэтажки спрыгнул и даже не стал бы спрашивать, для чего это нужно! Валерка был прав, этому человеку просто невозможно было не подчиниться. А еще я внезапно осознал, что сдаю сейчас, быть может, свой самый важный в жизни экзамен и что если я разорусь вдруг под розгами, то моя первая встреча с отцом наверняка станет и последней. Собрав все свое мужество, я растянулся на раскладушке и дал себя привязать.
Хорошо, что Валерка научил меня обжигаться крапивой, а то вряд ли я смог бы достойно вынести эту первую в своей жизни порку. Когда ивовая лоза с силой обрушилась на мой зад, ощущения оказались даже побольней, чем от крапивы, но я стерпел, лишь негромко что-то промычав сквозь сжатые зубы. Да, я на самом деле выносливый, я не боюсь боли, даже вот такой, которая поселилась в ягодицах и нарастает, кажется, после каждого удара! Я знаю, что потом она все равно пройдет, и тогда станет хорошо! Я непроизвольно дергался в путах, мычал, кажется, даже всхлипывал, глаза мои давно уже залило слезами, но я все равно не разжимал зубов и каким-то чудом сдерживал крики, рвущиеся из горла.
Полученных мною ударов я не считал, не до того было, но уверен, что мне отвесили столько же, сколько и брату. Зад у меня тоже стал весь бордовый, но что удивительно, ни у него, ни у меня мы потом не обнаружили ни единой просечки. Отец все-таки был настоящим виртуозом этого дела и наверняка еще до нас наказывал так и многих других своих сыновей. Когда удары, наконец, перестали поступать и меня отвязали, помимо чувства облегчения меня охватило еще и томительное ожидание, как у ученика, только что закончившего сдавать трудный экзамен и не знающего еще, как оценят его старания. Ага, вот меня уже поднимают с раскладушки, взяв под руки, чтобы я, наконец, встал.
- Молодец, Виталик, ты отлично держался, ты мой настоящий сын! - меня дружески хлопают по плечу и отводят все к той же кушетке. - Полежи немного, пока боль не пройдет.
Я улыбаюсь сквозь слезы. Валерка, который уже немного пришел в себя, сдвигается на край, освобождая мне место, я ложусь рядом, и он обнимает меня за шею. Вот ведь парадокс: я лежу здесь свежевыпоротый, голопопый, ягодицы мои сильно саднит, но я счастлив так, как не был еще никогда в жизни! Меня признали, у меня есть строгий, но справедливый отец, которому так сладостно подчиняться, и любимый брат, который всегда за меня заступится, если меня вдруг станут обижать не по делу. Моя серая прежде жизнь вдруг засияла радужными красками. Да, я знаю, завтра отец с братом уедут и мне еще несколько лет проживать без них в этом захолустном поселке, но теперь каждое лето меня будут ждать встречи с ними и не здесь, а даже не знаю еще в каких городах и странах, а потом я вырасту и постараюсь стать достойным помощником отца.
К ужину мы с Валеркой уже достаточно оклемались, чтобы сидеть за столом вместе со взрослыми, хоть нам и подложили для этого подушки под ягодицы. Брат без умолку трещал, описывая наши с ним похождения. А чего бояться-то, за все уже расплатились! Тут я узнал, что он и раньше писал обо мне отцу, ну, по крайней мере наш заход в крапиву описывал точно. Похоже на то, что и отец приехал сюда вовсе не за ним, а чтобы взглянуть на меня, бывшего маменькина сыночка, который вдруг так явственно проявил фамильные черты. Ожидания я сумел оправдать, так что спасибо тебе, Валерка, и за это!
На следующее утро мы с Валеркой попрощались и обменялись адресами электронной почты, чтобы можно было переписываться. Отец своего адреса не оставил, оговорившись, что он всегда в разъездах и забирается порой в такие места, где и связи никакой нет, но оговорился, что в случае нужды он сам всегда меня найдет. Мать моя была счастлива и этой встрече с ним и на большее, похоже, не рассчитывала.
А вот чем мой отец занимается по жизни, я тогда так и не узнал. Только через несколько лет, когда я закончил школу и стал серьезным молодым человеком, умеющим держать язык за зубами, мне поведали, что отец возглавляет многочисленную и весьма влиятельную секту, перенявшую некоторые традиции русского хлыстовства, и что его там почитают пророком. Он намеренно плодил детей во всех концах страны как своих будущих верных последователей и требовал от них если не пророческого дара, так уж по крайней мере моральной стойкости ко всяким жизненным соблазнам, и очень ценил честность и умение страдать за свои убеждения. Трусов, то есть потенциальных предателей, он бы в своем окружение не потерпел. И да, он полагал, что телесные наказания просто необходимы при воспитании будущих подвижников, не столько даже для того, чтобы корректировать их поведение, сколько для того, чтобы приучить их справляться с болью и моральным давлением. То, что его собственным детям это удавалось лучше всех, он считал особым Божьим даром лично ему самому и наглядным подтверждением того, что он действительно транслирует миру волю Всевышнего.
А с Валеркой мы остались самыми близкими друзьями, даже когда выросли. По роду службы нас обоих носит по стране, и когда мы в разлуке и я хочу вспомнить о нем, перед моими глазами всегда почему-то встает та сцена, как мы сидим рядом после совместного захода в крапиву и рука брата лежит у меня на плечах.